Хирургия в Древней Руси

(Краткий исторический очерк из эпохи феодализма XI-XVII вв.)

Доктор медицинских наук Н. А. Богоявленский

(Ленинград)

Вестник хирургии им. И.И. Грекова 1958

О хирургии в древней Руси писали В. Рихтер, В. Я. Джунковски В. Ф. Демич, А. Я. Чистович, Л. Ф. Змеев, М. Ю. Лахтин, А. Балов, Н. Новомбергский, И. Гарчинский, В. И. Разумовский и многие другие. Однако в целом литература по этому вопросу еще бедна. Тема продолжает быть сложной, противоречивой, требует настоятельных дообследований. Данный очерк - лишь один из пробных шагов в этой области.

Недостаточное использование источников буржуазными историками привело к ошибочным выводам об отсталости русской медицины и ее органической части - хирургии. Отсутствие медицинских памятников не правомерно было воспринято как отсутствие самих исторических факто явлений, событий. Между тем обращение ко многим памятникам археологии, изобразительного, прикладного искусства, этнографии, устного народно - поэтического творчества приводит к обратным результатам. С зачатками хирургии у русского народа мы встречаемся уже в раннем феодальном периоде.

Киевская Русь вела обширную международную торговлю, развивала активные культурные связи с народами Европы, Азии, Африки. В дни Владимира Святославича Киев был одним из красивейших городов мира принимал у себя иноземных купцов, ученых, философов, зодчих, посланников могучих держав Востока и Запада. В Киеве, Переяславле Южном Новгороде, Смоленске, Чернигове с середины ХI в. существовали больницы при монастырях. Врачи Сирии, Армении, Византии практиковал в городах, служили в княжеских вотчинах. Описанные Киево-Печерским патериком «стязания о врачевьской хытрости» между русским «лечьцем» Агапитом и «Орменином», с одной стороны, Петром-сирийцем и князем Святошей, с другой, не что иное, как медицинские диспуты. Они был показателями борьбы различных течений, искания новых путей в русской медицине.

В недрах переводческой «академии Ярослава Мудрого» к концу XI в. накопились переводные произведения с сирийского, греческого, южнославянских языков. Из них Шестоднев Иоанна Экзарха Болгарского и Физиолог излагали основы природоведения, знакомили с началами анатомии.

Своеобразные условия мирного быта, жестокие боевые схватки с воинственными степняками обусловили большое разнообразие хирургической патологии. Ранения, переломы, вывихи, «расшибение с коней» «притрение возом», «хапление» (растерзание) зверем, «убиение скотом» «подавление кусом», «ожары» (ожоги), «камчюг» (мочепузырные камни), «гвор», «пузыри», «кила» (пахомошоночная грыжа), (трихиаз), «червивая болесть», пролежни после «огневицы» (сыпного тифа), «томление женок при родах», «болезни зубом и скороньи» (челюстей), «кровавые кусы мяса во афендроне» (геморроидальные шишки), «гаггрена удов» как результат питания бедного населения зараженным спорыньей хлебом и пр. – вот самый сжатый перечень хирургических болезней и повреждений того времени. В подобных условиях хирургия была порождена жгучей потребностью народной жизни (рис. 1).

В памятниках письменности с рельефно выступавшей древнеславянской языковой основой хирургия носила название «резание»; грецированные литературные произведения удерживали термин «рукоделие», «рукоделство», «рукодетелство» (от византийского «хир» и «ургон») и даже просто «рука»: «Исцелиться от руки и зелия» («Назианзин», XI в) Отсюда и хирург – это «резалник» или «рукодельник», «рукодетельник», «делник», «врачь рукоделный». Так как железо почиталось атрибутом врачебно-хирургической профессии: «Железо не весть, что делает, но врачь ведает действо железное» — то хирургия называлась также «железною хытростию» - искусством, мастерством, противопоставлялась «хытрости зелейной» - профессии «цельника» (терапевта), лечившего корнями, травами (сборник «Пчела» по списку XIV-XV вв.).

Уже в ту далекую пору были выработаны по существу довольно верные взгляды народа на роль хирургии и задачи, стоявшие перед хирургом. «Резалник» должен быть решительным, смелым, в цветущем возрасте («муж», «средовек»), иначе он не сумеет увидеть, «где железо лежит в ране», оперировать больного ему надлежит быстро, не упуская времени, и так, чтобы «скоростию украдать болезни чувство» (сборник «Маргарит», XII в). В обязанность «резалника» входило умение владеть «мешцем» (промывательным прибором), производить «жжение» (каутеризацию), «стрекание кожи» (акупунктуру).

Исторически очень рано из группы «резалников» выделились отдельные «специалисты». Повивальная «баба» упоминается уже в Остромировом евангелии ХІ в. Тогда же появились «зубоволоки» (зубные врачи). «Кровепушть» (венесекция) по понятиям древности была обязательной и в предупредительных целях у здоровых совершалась с регулярностью «вхожьдения баннаго». Поэтому «кровопуски» и «рудометы» выступают уже в литературе языческого периода.

Среди инструментов чаще всего описаны: «бричь» (бритва), «ножь» врачёвьский, «остреем» которого хирург «касается плоти». В сборнике Святослава 1073 г. подчеркивалось, что точить его надлежит на «осле» (оселке) врачебьском», употребительном только при огранке драгоценных камней. Изящные топорки, рисунки которых так обычны в книжных орнаментах древнего Новгорода, представляли иногда соединение обушкового снаряда с копьецом на конце топорища. Они служили для рассечения и прокола «мозолей» - чумных бубонов, сибиреязвенных карбункулов. Было еще «кройло» - массивный нож, которым «раскроивались» твердые и «надутые апостемы» (подкожные нарывы). Студийский устав ХІ в. перечисляет инструменты «древоделя» (плотника) — «пила», «рама», «свердло», «тесле». Некоторые из них часто применялись в хирургии. «Тесле» (жития Артемия ХI в. по списку XVI в.) имело вид удлиненного долота. Были в употреблении также «щипьцй», «иглы», «лопастни» (шпатели), ложечки, щупы, пинцеты, клещи. Обилием названий и форм отличался набор кровопуска: «прогон», «стрек», «высекало», «ражнь», «гвоздие», «шило», «бодець», «аргалие» или «железьце кровопустьное». Последнее ковалось кузнецами в виде острого пружинящего молоточка, приводившегося в действие щелчком рудомета, им «били жилу». Инструменты («уряд», «рудие», «прикута», «снасти», «брищетва») хранился в ящичках («лагалище», «ларець», «ковчежець»), упрощенные изображения которых можно и теперь видеть на древнейших иконах Луки, Кузьмы и Демьяна, Анастасии -«целительницы» в фондах Русского музея и Третьяковской галереи. 

В далекую доасептическую эпоху безгнойное заживление ран составляло почти неразрешимую задачу. Удача приходила лишь к избранным мастерам, первичное натяжение рассматривалось как верх совершенства: «Мудр врачь, иже резанием своим не дасть знати и дегне» («дгна», «дегна» - рубчик, штрих, значок) (сборник «Златоструй⟫, ХІІ в.).

Рана и язва по «очищении добром» зашивались суровыми конопляными нитями, продевавшимися через кожу «крючьком». При операциях на «близнецях» (ущемленная пахомошоночная грыжа, гнойные орхиты) употреблялись «струны», намотанные на «прут» (катушку, шпульку). Струны изготовлялись из брюшины, кишок молодых животных (баранов телят), широко применялись в быту - в войлочном деле, для музыкальных инструментов (домр, гуслей); у южных соседей – хазар струнами сшивали книги. Форма швов была самой причудливой. Наглядным примером их могут служить наши пергаментные рукописи, как например, Сильвестровский сборник по списку XIV в. При бесшовном закрытии широких ран часто налагали сверху липкий холщовый кусок, клей делали из муки и сырого яйца, в холстине прорезали отверстия для «сякновения нечистоты».

Условием, без которого, по мнению «резалников», невозможно было заживление, считалась - перевязка «обязание», «обяза», «привой», «привуза», «обитие». Материалом служили полотно, холст, «убрусы» (полотенца), «понявицы», «волна овчая» (шерсть), «баволна» или «вамбак» (вата). «Обязание» делалось «крепкое» с обильным орошением раны «олеем» (маслом) растительным или животным. На повязку рыхло накладывались «покроми» (кромки) сукон домотканных, покупных, часто разноцветных. Для иммобилизации «уломленных» конечностей употреблялись лубок («лубяница», «лубина», «лычина», «лыко»), «корста березовая» (береста), «скепа» (щепа, дранка). При пупочных грыжах пользовались «поясом кожаным широким» В 1044 г. волхвами была изготовлена пожизненная повязка на темя внуку Владимира Святославича Всеславу по поводу врожденной мозговой грыжи. У историка Н. М. Карамзина упомянута «луда» - полужесткая повязка (монокль), носившаяся при отсутствующем глазе, делавшаяся из парчи, бархата и у богатых расшивавшаяся для красоты серебром, золотом.

Древнерусское лекарствоведение знало большое число болеутоляющих и снотворных средств: «болиголов», «салата», «пелынь», «геллебор». Белладонна была настолько популярна, что и доныне она в народе на юге называется «сонным зелием». Однако наивысшей славой препаратов, приносивших «сон сладостен», пользовались «мандрагура» и опий, называвшийся также «шар», «афиан», «терьяк», «клей лекарский». В Шестодневе 1263 г. сказано, что «опиюль» «великую болезнь утолет и умечет⟫, а мандрагорою «врачеве нам спасение творят» (рис. 2).

Снотворными врачи пользовались для облегчения болей после пыток, при родах. Повесть «Александрия» (ХІ в.) требует от врача, предстоящего перед родильницей, помогать ей во всем, выбирать время, «егда ей пущати глас ко рожению чада», и назначать «зелие, еже он знает на сотворение сном».

Житие Андрея Юродивого, переведенное еще в XI в. и сохранившееся в списках XVI в., иносказательно приводит рассказ больного, подвергавшегося «резанию» под наркозом. У хирурга был помощник. Прошедшее рисуется больному как некий туман. Наркотическое средство имело вид жидкости, помещавшейся в «медянице» (в тазу, сковородке). Жидкость эта, вспоминает больной, «яко миро, яко видение молнийно прихожаше ко очима моима и к ноздрема, а ноздрьми по всему телу моему преходящимся, яко от воня мира не чюях страшных болезней, бывающих ми от мукы; един же (из помощников - Н. Б.), намакая платно в медяницю, прикладаше ми к лицю и держаше ми на многы часы, яко (чтобы. Н. Б.) сластию воня тоя забыл бых болезни своея; паку (снова - Н. Б.) взимающю тому платно от лица моего, другый же (помощник - Н. Б.) стояще, готов наложити хотя» (Великие Четьи Минен, СПб., 1870, октябрь, 1-3, стр. 224).

Естественно поэтому, что древние писатели не представляли себе «резалника» без усыпляющего, и при характеристике средств хирургического вмешательства снотворное ставили на одно из первых мест. Вот помимо ножа, по Лествице XIV в.,- неотъемлемое вооружение хирурга: «мази, успичныя, привузы, губи». (Привузы – перевязка, мази – смазывания, губи – мицелии гриба для прижиганий, а слово «успичныя» филологи Горский и Невоструев, академики Срезневский, Востоков безоговорочно относили к «снотворным» , так как в греческом подлиннике ему соответствует **** (ипнотира) – нечто вызывающее искусственный сон, гипноз.)

Ряд памятников древнерусской письменности (апокрифы, минеи, пандекты, сборники изречений, старинные сказания, жития, историческая, художественная, юридическая литература, воинские повести, народные пословицы, поговорки и пр.) позволяют с приближенной достоверностью восстановить картину некоторых «резаний» и профессиональный быт «резалников»  

«Резания» совершались и на дому, но чаще в больницах на столе, называвшемся «столием», «седалищем», «лавкой лекарской». В противоположность операции «уятия ўда» (ампутация конечности) к полостным операциям создавалось отношение как к «резанию великому». Современный термин «чревосечение» имеет тысячелетию историю: она так же именовалось и в пору Ярослава Мудрого. Не всякий «резалник» приступал к этой операции без «благословения иерееви» и жаркой «молитвы богови». В глазах же самих больных это было «пугало», жупел», нечто «страховитее страха». Пребывание больного в больнице «поллета» (полгода) после резания относилось к обычным явлениям. Выздоровление в более короткий срок рассматривали как чудо. До и после резания недужные осматривались «резалниками» при ежедневных обходах, которые назывались «мимохождениями» или «прехождениями болничными», приурочивались всегда к «наўтрию». Воскресенье было отведено для от дыха, больничные «служебники» проводили его в своих «келиях» (домах). В экстренных случаях «старейшина врачем» вызывал «резалника ночью, и операция тогда протекала при «светилнике возженом». «Резал никам» помогали ученики - «врачевьския отрочете», которые неотступно следовали за учителем и во всем старались ему подражать. Видимо, часть хирургических заболеваний, способов операции подвергалась регистрации и описанию самими же «Резалниками», потому что некоторые источники упоминают о врачах «вредописцах». Некоторыми из них было описано, например, до 15 видов одних только «близнеческих недуг» (Житие Артемия).

В летописях сохранилось много указаний на датированные операции, оказание различной помощи «резалниками» конкретным историческим Личностям.

Так, великий князь Киевский князь сын Ярославв - Святослав в 1076 г. подвергся «срезанию желве» (опухоль шейных желез). Операция успеха не имела, и больной скончался (Повесть временных лет).

Лечение вытяжением контрактур конечностей, сопровождавшееся массажем, успешно проводилось в стенах Киево-Печерского монастыря лечьцом Демьяном ( Киево-Печерский патерик, XI-XII вв.)) В ту же пору (XII -XIII вв.) врачами Киева делались лечебные трепанации. Один из черепов с круглыми, ровным отверстием был найден в прошлом столетии при раскопках на Княжьей Горе (Украина), демонстрировался на ІХ Археологическом съезде в Вильно (1893), где факт прижизненной трепанации подтвержден группой врачей (рис. 3).

Присутствие «резалника» в случае военного ранения, повреждения являлось обязательным, во мнении на родном само собою разумеющимся: «Яко же человека устрелять на рати и уломиться в нем железо, и егда призовуть врача и тогда разрезавше язву вымуть железо» (сборник «Златоструй» по списку XIV в.). Поэтому летописные сообщения о военно-полевой хирургической помощи относились к самым частым. В больницах было удобнее долечивать раненных на поля боя. Из числа многих «зело тяжко битых и сеченых новгородцев - участников на стороне Всеволода Большое Гнездо в деле «под Проньском» (1207) все они «веселыми и здравыми» возвратились в Новгород после некоторого пребывания на лечении во Владимире на Клязьме (рис.4)

После свержения монгольского ига, с появлением отзвуков западноевропейского Возрождения в передовых слоях русского общества с конца XV в. стал необычно остро проявляться интерес к человеческой личности.

Сборники Люцидарии («Просветители»), книги «Тайная тайных» или «Врата Аристотелевы», даже стихотворный Шестоднев Георгия Пизиды, с их ссылками на античных врачей и философов призывали к ознакомлению с устройством и отправлением организма человека и животных. Одни сочинения это делали для вящей «славы небесного творца», другие же стремились под видом «ереси» как можно сильнее расшатать веру во всякие чудеса и «тайны» природы. Но как бы то ни было, все это не могло не отражаться благотворно на обогащении русских людей анатомическими и хирургическими представлениями.

Правда, даже в XVI веке у нас еще не было отдельных сочинений по хирургии, подобных, например, произведениям Ибн-Сины, или предшественника Амбруаза Паре - Петра Монтанского, или хотя бы таким руководствам по хирургии, как Микаеля Саванаролы в Италии, Герсдорфа, Иеронима Брауншвейгского в Германии и пр. Но зато без затруднений можно усмотреть уже в первых переводных «врачевских вертоградах» XVI века, «научных» по Змееву «сказаниях о пропущении вод» и других медицинских произведениях, что уже готовы сложиться в некую систему сведения, порой обрывочные, порой объединенные единой идеей, но имеющие непосредственное отношение к хирургии. Читателю сообщали о новых «усыпляющих селиях», о способах «перевития» сломленного «хрибта», ребер, в книгах подсказывалось, как распознать, например, переломлено ли бедро «наполы» или «прекы» (пополам или вдоль),как красивее и удобнее сделать «перевой» на голени, перстах, голове, на глазу и пр.

Новизной, навеянной западным Ренессансом, отличалась и сама хирургическая терминология этого времени. Слово «резалник» постепенно вытеснялось новым названием «сиргоси», «цироги», легко впоследствии превратившимся в «цирульник». И в медицинских произведениях Италии, и Ягеллонского университета в Кракове, и во Франции хирургия тогда носила наименование «cirogia» (цирогия), «cirugia» (циругия). В венецийском трактате 1494г. О мандрагоре было записано, что ею «utuntur cirogici, quando volunt membrum incidere» (ее «используют хирурги, когда хотят резать член (уд)»).

Усыпление при ампутации, например, ноги на рубеже XVI-XVII столетий казалось для русских хирургов привычным явлением (рис. 5).

Успехи государственной централизации административного аппарата в России второй половины XVI в. заметно отразились на постановке военно-медицинского дела. Медицинские кадры стали постепенно учитываться Приказами, хирургов из столицы нередко командировали в далекие местности для оказания помощи отдельным лицам.

В ответ на челобитную раненого новгородца Нащокина последовала царская грамота: в Новгороде же «наити мастера лекаря, кому б у него мочно ядро из ноги вывести и раны бы мочно лечити» (Дополнения к Актам историческим, СПб., 1846, т.1, № 110) При осадах городов, в дальних походах подьячие подсчитывали больных и раненых. Случаи удачного выздоровления заносились на страницы военных хроник. Летописец с удовлетворением отметил, что, невзирая на тяжкие раны, герой Казанской осады. (1552г.) Симеон Микулинский был вскоре излечен царскими хирургами, потом он принял деятельное участие в Ливоиской войне, в которой геройски погиб около 40 лет от роду.

Русские авторы исторических произведений конца XVI - начала XVII веков не перестают восхищаться хирургами, называют их истинными «тружениками», потому что они выходят в поле за ранеными, приносят их на своих руках в больницы, вправляют им «вышибеныя места от удара», целыми ночами просиживают около их постелей (Повесть о взятии Царьграда, XVI в.). Такая же помощь раненым оказывалась русскими хирургами при осаде Сергиева монастыря, городов Тихвина, Белозерска в первые годы XVII столетия, о чем сообщали Авраамий Палицын, летописцы осажденных крепостей.

Принципиально важные сдвиги в развитии русской хирургии произошли вслед за польско- шляхетской интервенцией и крестьянской войной в России первой четверти XVII столетия. Войнами была вскрыта явная недостаточность помощи раненым. В обществе высказывались требования пересмотра устаревшего взгляда на исключительность лечения всех болезней зелиями. Правительство теперь настойчивее, чем это было ранее, стало организовывать поиски врачей за рубежом. Хирурги приходили главным образом «от немець» - германцы, голландцы, англичане, французы. Еще больше их вербовали за счет военнопленных «литвинов» из Польши, представлявшей тогда один из форпостов славянской науки на западной границе. Переводная медицинская литература с этого времени становится по преимуществу польской. Хирургическая терминология пестрила полонизмами. Хирург теперь уже «балбер» или «барбер», хирургия – «балберское дело», инструменты хирурга – «балберсике снасти»

Как и во всяком нарождающемся общественном явлении, необходилось без ожесточенной борьбы мнений. Часть врачей неславянского происхождения делала попытки к торможению наметившегося прогресса. Искусственно подобранными местами из Гиппократа доказывалось положение о возможности и даже целесообразности лечения любых больных без ножа, не «вскладя их на лекарскую лавку».

Однако сочувствующих такому мнению не находилось. Наоборот, требования к лечьцам, и хирургам в особенности, год от года повышались. С первой трети XVII столетия иноземные лекари не стали приниматься на русскую службу без предварительных испытаний в комиссии из сведущих врачей.

При этом программа по хирургии была обширной. Претендент должен был иметь сведения и по анатомии, потому что это «наука перьвая», главная, и «без нея ничьтоже есть». Из хирургии экзаменующийся обязан был не только знать, как «оттяпать опухоль», «утишить перелом костяной», пользоваться «брыскалом» (шприцем), ланцетом, иглой, но также должен был перевязать «жилы большие, малые и средние» (сосуды и нервы), уметь устранить повреждение черепа, если даже рассечены «две перепонки», и уметь отличать артериальное кровотечение от венозного. На вопрос: «Что прямому лекарю подобает знать и ведать в рукоделии своем?» - следовал ответ: «Очима востро глядеть, сердцем смело и неторопливо, рука легкая и не дрожала б, в руках сила держать левою и правою рукою» (Из материала, опубликованного В.М. Флоринским в 1877 г.). Самый факт появления подобного документа – яркое свидетельство, насколько высоко поднялся уровень хирургических представлений даже в среде медицински не подготовленных представителей русского общества: перевод на русский был  выполнен подьячими, чтецами его могли быть и не лечьцы.

Новый подъем эволюции русской хирургии совпал с серединой XVII столетия. Толчком послужили войны и пандемия чумы 1654-1655 гг. Мор осложнился голодовками, эпидемиями «огневицы» (сыпного тифа), «корчеты» (эрготизма) вследствие массового употребления «пьяного хлеба». Осталось огромное число больных с язвами, пролежнями, гангре нами конечностей. Возникла острейшая нужда в своих кадрах. В 1654 г. состоялось открытие первой медицинской школы в России.

Набор учеников произведен из стрельцов и «разных чинов людей». Преподаванию было придано биологическое направление. Ученикам до крайности требовались учебники, и в особенности по анатомии и хирургии. И вот не прошло 2-3 лет, как появился на русском языке перевод с латинского анатомии Везалия в «14 тетрадках», выполненный высокопросвещенным украинцем, служившим на Москве, Епифанием Славинецким. Утверждения некоторых историков культуры о том, что появление Везалия на русском языке было личной инициативой царя Алексея Михайловича, едва ли могут быть приняты без возражения. Безусловно, не прихоть царя иметь под рукой развлекательное для себя чтение послужило этому причиной. Приобщение гениального труда Везалия на русской почве диктовалось в первую очередь педагогическими нуждами. Молодые кадры лечьцов-хирургов не могли больше удовлетворяться в своей конкретной хирургической работе обветшалыми, оторванными от жизни анатомическими сведениями Шестоднева, Проблемат и даже учебников Ремелина с их красочными, но неправдоподобными рисунками человеческого тела.

С первой медицинской школой стал упрочиваться новый термин «костоправ». Профессия эта была почетной и, как резонно утверждал В. И. Разумовский, по тогдашним понятиям являлась равнозначащей специальности хирурга-ортопеда, хирурга травматолога. Термин «костоправ» приобрел официальное государственной документации России того времени значение, встречаясь во всей государственной документации России того времени.

Вторая половина XVII в. характеризовалась зарождением и укреплением русской национальной хирургии. В полки теперь назначались по преимуществу русские костоправы: Василий Подуруев, Иван Венедиктов, Емельян Климов, Увар Федоров, семья Петровых и другие. В период Чигиринских боев (1676) это именно ими, русскими хирургами, по далеким дорогам были доставлены на телегах и стругах в московские подворья тысячи раненых. Ими же, русскими хирургами, были организованы временные тыловые госпитали в избах, которые хорошо отеплялись, снабжены были топчанами, войлоками, лекарством, больные и раненые вместе с лекарями получали «доброе» питание, в изобилии пиво, квас овощи. «Чепучинный мастер» Митрофан Петров открыл здесь «чепучиный ларь», где лечил горячими ваннами недужных с болями в свежих культях, язвами и ранами, слабо заживающими или, наоборот, обильно «поросшими диким мясом».

Документы, оставшиеся от этого славного для истории русской хирургии периода, крайне скупы. Но и они создают яркое впечатление о бурной деятельности, которую развивали русские костоправы на подворьях. Руки бывших стрельцов с едва поджившими мозолями от бердышей, сабель, конских поводов теперь у «битых и раненых» солдат, драгун, казаков искусно «вымали косточки из лохтей», «пороли груди промеж титек с засевшей пулкой», «оттирали» пилами, ножами «сломленные и раздробеные» ноги, руки. Послеоперационные записи хирургов отличались деловым лаконизмом: «В полк», «На струг», «Служить», «Лечить», «Отпустить ко двору»

Представители аристократического класса России всегда враждебно относились к выходцам из народа. Но и они вынуждены были признать достижения русских хирургов. Их стали заметно предпочитать иноземным лекарям.

Если отказ от лечения рожи лица иностранцем со стороны патриарха Иоакима в какой-то мере мог быть объяснен вероисповедными мотивами, то недозволение боярином Стрешневым произвести себе кровопускание иноземному лекарю исходило из признания преимущественной квалификация русского кровопуска. Русским костоправам теперь стали чаще доверять лечение почетных гостей из Грузии, Калмыкии, Сирии. Когда спешивший в Москву посланец из Украины где-то около Тулы сломал ногу «повыше лодышки в голени», то к нему был послан самый лучший костоправ столицы Степан Дорофеев, скакавший на переменных конях без остановок и ночевок (1675). Костоправ Иван Максимов был приглашен для обслуживания царского двора Федора Алексеевича (1679).

И тем не менее правовое и материальное положение русских хирургов было незавидным. Их челобитные, написанные как бы кровью сердца, раскрывают всю глубину классовых противоречий: «домишки» их убоги, «жалованьишко» ничтожно, «детишки и женишки» голодали, нередко бродили под окнами на чужих дворах и улицах. Лишь немногим удавалось, преоборов нужду, выбиться в «людишки», отдать своих детей учиться по примеру родителей аптекарскому или лекарскому делу.

Среди отдельных специальностей этого периода встречаются «околисты», они «с очей снимали туск», делали кровавые операции на веках при трихиазе. Были специалисты по мочепузырному камнедроблению, катетеризации «мехиря» (мочеиспускательного канала). Хирургическая помощь находила применение и у лечьцов «бабичьего дела». «Зубоволоки» умели накладывать на «червоточину» пломбы из воска, смолы, вишневого клея с примесью гвоздичного масла, на шатающиеся зубы ставили шины из проволок.

Изменения произошли в области патологической номенклатуры. Описаны были разновидности «кансара» (рака); губы, женской груди, ректи, пищевода.

«Уряд» (инструментарий) костоправа пополнился «трепанями», пилками, различной формы ножами. Любопытны были пинцеты, носившие название «журавлиные носы, а также бурав («шуруп») для извлечения застрявших в кости свинцовых пулек (рис. 6). Акушеры пользовались щипцами (рукопись ГПБ F.VI. 8), а у зубных врачей имелись «пеликан», «ключь» («козья ножка») и «дандагма» (средневековая одонтагра).

Консерватизм замечался только в отношении перевязочного материала. Десмургия XVII века вполне удовлетворялась прекрасным русским холстом, полотном, льняным «пакулем», нередко выщелачивавшимися перед употреблением. Привозная вата внедрялась туго. Она была всегда дорога. Вату с успехом заменяла корпия [«пух наскребеный от чистых ветчаных (старых, поношенных) платов»]. Народная медицина обращалась к торфу, мху, грибу-дождевке, пушку, собиравшемуся при цветении ивы, осины, тополя.

К снотворным киевского периода в XVII веке прибавился «извинь» (спирт). Опий употреблялся и per anum. Нет точных данных, применяли ли русские хирурги в XVII веке в болеутоляющих целях части тропического растения Erythroxylon coca, но ботанические и фармакологические сведения о кокаиновом кусте имели: «В стране перувия есть трава, тамошние жители кокам называют, возрастом невелика... та трава такову силу имеет, егда во устех кто держит, глад и жажду на многие дни утолит» (Космография, 1670, стр. 432).

Из отдельных операций XVII века чаще всего описаны кровопускания. Сохранилось много рисунков обнаженного тела с точками «кровепушти».

У царственных особ она производилась в роскошной обстановке с большим набором посуды, инструментов, обычно иностранцами, которые щедро награждались соболями, камкой, драгоценными кубками. У простых людей «кровепушть» делали в бане, где производились вправления вывихов, выпадения прямой кишки, грыжи, «матицы у женок». Роль жгута играло «лентие», «повраз», «ужище» по преимуществу алого цвета. Место рудометания предварительно парилось горячей водой. В руке больного находился «батожок» или веретено с глиняным пряслицем, которые он должен был усиленно вращать во время операции. «Метали» кровь, смотря по случаю, из вен: «медьяма» (медиана), «сафена», «транзверза», «базилика», «сефалика», «илиака», «палматика». Поверхностные вены ладони между IV и V пальцами назывались «салватела», а по-русски «последняя надежда», к их обнажению прибегали в угрожающих случаях. Не полагалось «бить жилу» у детей до 14-летнего возраста, престарелых у «женок, егда они цветны», при сильном кровотечении из десен, носа, когда бывает «кровавое харковище», и при «кровоточивой страсти» (гемофилии). Количество выпущенной крови «за единожды» не должно превышать ¾ фунта (около 300 г). При кровопускании пациент сохранял сидячее положение.

На «столце» же, особо «на то устроенном», помещалась «женка» во время акушерских и гинекологических манипуляций. При глазных операциях больной, сидя на полу, клал голову лицом вверх на колени хирургу, сидевшему на «лекарской лавке». Глазное яблоко при вывернутых веках покрывалось кружочком, выкроенным из ваты или отбельного льняного «пакуля».

Подготовка больного к операции не отличалась сложностью.

В течение всего дня, предшествовавшего операции, больной постился, «пил токмо воду». Накануне - баня, с утра - слабительное и искусственно вызванная рвота. Вместо проносного нередко прибегали к «мешьцу», но лучше всего, если больной «без зелия» сам шел на «столчак». Оператор иногда надевал «фартух», на голову - «кукол в виде детского чепчика с подвязкой у шеи. Одежда и шапочка на хирурге диктовались не опасением инфицировать рану, а чтобы самому не «обрудиться» - не запачкаться кровью, гноем. Руки мылись водой с мылом и протирались «водкой маерановой» или приготовленной на цветах душицы. Акушер смазывал свои руки салом, предпочтительнее гусиным, медвежьим. Под больного подкладывали «простыню клеенчатую», употребительную в больницах еще со времен Бориса Годунова (по случаю использования ее при бальзамировании трупа жениха Ксении). «Лекарская лавка» иногда снабжалась приспособлением для стока крови в виде трубчатого соска, свисавшего с середины «лавки» в ведро, корыто, ушат.

Инструменты прокаливались над пылающими углями в жаровне, как это видно из помещенной гравюры (рис. 7). Операция ампутации ноги, руки производилась всегда «с товарищи» (1-2 помощниками). В отсутствие наркоза больного крепко привязывали к ножкам «лавки», и, кроме того, несколько сильных мужчин удерживали его руками. Лечец должен был сохранять полную невозмутимость духа, не обращать внимания на «хапление» (хватание руками), скрежет, крики и мольбы больного, одним  словом, вести себя так, как будто он имеет дело «с каменем или древом».

С таким накоплением хирургических сведений приходила русская медицина к кануну петровских реформ. И надо отдать справедливость – запас этот не был уж настолько обедненным, наполненным до краев мистикой и суеверием, как это обычно изображалось в трудах буржуазных историков медицины. Как и у других народов, зародившись еще в глубокой древности, хирургия на Руси при ее самобытном характере развивалась в живом контакте с передовыми странами, под непрекращающимся мощным влиянием социально-экономических особенностей, в борьбе нового с отживающим и обветшалым, принципиально различно в антагонистических классах населения.

Литература

Акты исторические. СПб., 1841-1843.- Анучин Д. Амулет из человеческой кости и трепанация черепа в древние времена в России. Труды ІХ Археологического съезда в Вильно, т. 1, 1893. — Лахтин М. Большие операции в истории хирургии. Москва, 1901.- Лахтин М. Описание лечебника, хранящегося в Московской патриаршей библиотеке под № 481. Записки Московского археологического института, т. XVII, 1912 - 3меев Л. Ф. Несколько слов о наших древних специалистах. Мед. обозр., 1886, т. 26, 826-830.- Змеев Л. Ф. Былое врачебной России. СПб., 1890— Змеев Л. Ф. Русские врачебники. Исследование в области нашей древней врачебной письменности. Памятники древней письменности, вып. СXII, 1896. — Истрин В. Александрия русских хронографов. Исследование и текст. М., 1893.- Материалы для истории медицины в России, собранные П. Е. Мамонтовым. СПб., 1881-1885.- Минеи Четьи, собранные Макарем, вып. 1-14, СПб., 1868-1917. Новомбергский Н. Врачебное строение на допетровской Руси. Томск, 1907.- Полное собрание русских Летописей. Радзивиловская летопись, Лицевой летописный свод (в 6 томах), Казанский летописец.- Собрание гравюр Даля, Погодина, Олсуфьева, Ровинского в отделе эстампов ГПБ. Им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.- Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятника СПб, 1893 - 1902 - Рукописные лечебники собрания В. Ф. Груздева. Собрания ГПБ им. М. Е. Салтыкова - Щедрина под шифрами O.VI.29; F.VI.9/1 и 9/2; F.VI.8.

Адрес автора: Ленинград, Ф-8, пр. Маклина, д. 45, кв. 10.

Поступила 7/III 1958 г.